Стихотворения и поэмы (1907-1916) - Страница 3

К оглавлению

Пришли в смятенье тонкие черты, Сожженный рот глотает воздух жадно, И голос говорит из пустоты:

"Узнай: я предан муке беспощадной За то, что был на горестной земле Под тяжким игом страсти безотрадной.

Едва наш город скроется во мгле, Томим волной безумного напева, С печатью преступленья на челе,

Как падшая униженная дева, Ищу забвенья в радостях вина... И пробил час карающего гнева:

Из глубины невиданного сна Всплеснулась, ослепила, засияла Передо мной - чудесная жена!

В вечернем звоне хрупкого бокала, В тумане хме'льном встретившись на миг С единственной, кто ласки презирала,

Я ликованье первое постиг! Я утопил в ее зеницах взоры! Я испустил впервые страстный крик!

Так этот миг настал, нежданно скорый. И мрак был глух. И долгий вечер мглист. И странно встали в небе метеоры.

И был в крови вот этот аметист. И пил я кровь из плеч благоуханных, И был напиток душен и смолист...

Но не кляни повествований странных О том, как длился непонятный сон... Из бездн ночных и пропастей туманных

К нам доносился погребальный звон; Язык огня взлетел, свистя, над нами, Чтоб сжечь ненужность прерванных времен!

И - сомкнутых безмерными цепями Нас некий вихрь увлек в подземный мир! Окованный навек глухими снами,

Дано ей чуять боль и помнить пир, Когда, что ночь, к плечам ее атласным Тоскующий склоняется вампир!

Но мой удел - могу ль не звать ужасным? Едва холодный и больной рассвет Исполнит Ад сияньем безучастным,

Из зала в зал иду свершать завет, Гоним тоскою страсти безначальной, Так сострадай и помни, мой поэт:

Я обречен в далеком мраке спальной, Где спит она и дышит горячо, Склонясь над ней влюбленно и печально,

Вонзить свой перстень в белое плечо!"

31 октября 1909

* * *

Поздней осенью из гавани От заметенной снегом земли В предназначенное плаванье Идут тяжелые корабли.

В черном небе означается Над водой подъемный кран, И один фонарь качается На оснеженном берегу.

И матрос, на борт не принятый, Идет, шатаясь, сквозь буран. Всё потеряно, всё выпито! Довольно - больше не могу...

А берег опустелой гавани Уж первый легкий снег занес... В самом чистом, в самом нежном саване Сладко ли спать тебе, матрос?

14 ноября 1909

НА ОСТРОВАХ

Вновь оснежённые колонны, Елагин мост и два огня. И голос женщины влюбленный. И хруст песка и храп коня.

Две тени, слитых в поцелуе, Летят у полости саней. Но не таясь и не ревнуя, Я с этой новой - с пленной - с ней.

Да, есть печальная услада В том, что любовь пройдет, как снег. О, разве, разве клясться надо В старинной верности навек?

Нет, я не первую ласкаю И в строгой четкости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней.

Нет, с постоянством геометра Я числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низких островов.

Я чту обряд: легко заправить Медвежью полость на лету, И, тонкий стан обняв, лукавить, И мчаться в снег и темноту,

И помнить узкие ботинки, Влюбляясь в хладные меха... Ведь грудь моя на поединке Не встретит шпаги жениха...

Ведь со свечой в тревоге давней Ее не ждет у двери мать... Ведь бедный муж за плотной ставней Ее не станет ревновать...

Чем ночь прошедшая сияла, Чем настоящая зовет, Всё только - продолженье бала, Из света в сумрак переход...

22 ноября 1909

* * *

С мирным счастьем покончены счеты, Не дразни, запоздалый уют. Всюду эти щемящие ноты Стерегут и в пустыню зовут.

Жизнь пустынна, бездомна, бездонна, Да, я в это поверил с тех пор, Как пропел мне сиреной влюбленной Тот, сквозь ночь пролетевший, мотор.

11 февраля 1910

* * *

Седые сумерки легли Весной на город бледный. Автомобиль пропел вдали В рожок победный.

Глядись сквозь бледное окно, К стеклу прижавшись плотно... Глядись. Ты изменил давно,

Бесповоротно.

11 февраля 1910

* * *

Дух пряный марта был в лунном круге, Под талым снегом хрустел песок. Мой город истаял в мокрой вьюге, Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.

Ты прижималась всё суеверней, И мне казалось - сквозь храп коня Венгерский танец в небесной черни Звенит и плачет, дразня меня.

А шалый ветер, носясь над далью, Хотел он выжечь душу мне, В лицо швыряя твоей вуалью И запевая о старине...

И вдруг - ты, дальняя, чужая, Сказала с молнией в глазах: То душа, на последний путь вступая, Безумно плачет о прошлых снах.

6 марта 1910. Часовня на Крестовском острове

В РЕСТОРАНЕ

Никогда не забуду (он был, или не был, Этот вечер): пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на желтой заре - фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале Золотого, как небо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: "И этот влюблен".

И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки... Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки...

Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка... И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: "Лови!.." А монисто бренчало, цыганка плясала И визжала заре о любви.

19 апреля 1910

ДЕМОН

Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я - блуждал средь чужих... О, сон мой! Я новое вижу В бреду поцелуев твоих!

В томленьи твоем исступленном Тоска небывалой весны Горит мне лучом отдаленным И тянется песней зурны.

На дымно-лиловые горы Принес я на луч и на звук Усталые губы и взоры И плети изломанных рук.

И в горном закатном пожаре, В разливах синеющих крыл, С тобою, с мечтой о Тамаре, Я, горний, навеки без сил...